После уроков
Покончив с домашними заданиями, Юра брался за любимое дело - чтение книг. Меня тянули к себе лыжи и коньки. Устав гоняться друг за другом, петляя между деревьями за речкой, мы проверяли себя на смелость. "Слабо скатиться здесь?" - подзадоривали мы друг друга и летели вниз с крутого речного берега в самых рискованных местах. Однажды додумались даже прыгать на лыжах с крыши невысокой баньки, стоявшей у берега!
Лес, река, улица были настоящей школой физической закалки и мужества. Героем считался тот, кому удавалось зацепиться крюком на дальнем конце жёсткой проволоки за задний борт грузовика и прокатиться на лыжах или коньках "зайцем" вдоль улицы. За такое геройство я чуть не поплатился жизнью. Прикрутив снегурки к валенкам и вооружившись проволочным крюком, я отправился на охоту за грузовиком. Автомобили тогда появлялись на улицах не часто. Мне повезло... Полуторка, за которую я зацепился, ехала в середине села медленно. А на окраине стала набирать скорость. Я наслаждался. Вдруг...в глазах сверкнула молния...Дальше - тьма. Очнулся с гудением в голове. Она была словно налита свинцом. Руки и ноги - тоже. Оказалось, коньки запнулись о дорожный хохряк, и я хлопнулся со всего маху лбом о еще слабо заснеженную землю. Встал на ноги с трудом. В окнах уже начали зажигаться огни. Ни родителям, ни бабушке с дедом о случившемся ничего не сказал. Но не все можно было утаить!
...Поздняя осень. Ясное, солнечное, морозное воскресное утро. Пруд подо льдом. Лёд прозрачный, тонкий, однако уже «держит». Правда, под человеком прогибается и с тихим звоном пускает одну за другой трещины, так что сближаться нельзя, и смельчаки катаются, стремясь держаться подальше один от другого.
- Вить, лови! - слышу я знакомый голос приятеля, который бросает что-то в мою сторону. Вижу: это металлический бильярдный шарик. Он, сверкая, катится ко мне. Я снимаю шапку и ловлю шарик ею, как силком. Заглядываю в «силок», а он... пустой!
- Чудо-юдо! - кричу. - Был шарик - нету шарика!
Этот крик привлёк видевших, как я ловил сверкавшую кругляшку, они - ко мне... И я почувствовал, что проваливаюсь. Солнечный свет потускнел, словно его резко кто-то загородил серовато-охристой полупрозрачной простынёй. Лицо обжёг холод. «Тону!» - отчётливо мелькнуло в голове, и я начал молотить руками и ногами. Солнце, которое слабо мерцало сквозь пелену воды, начало приближаться, как вдруг кто-то дерганул меня за валенок вниз. Мимо промелькнула вверх чья-то искажённая ужасом физиономия с вытаращенными глазами. Я ошутил, что валенок с моей ноги наполовину сдёрнут. Чтобы не потерять его, перестал молотить ногой, на которой он едва висел, и с двойной яростью стах мотать другой и загребать руками. Голова начала кружиться: силы заканчивались. Я был на волоске от потери сознания, когда пересёк грань, отделявшую воду от воздуха, жизнь от смерти.
«Жив!!! — кричало всё во мне. — И валенок с коньком - на ноге!» Перед моими глазами предстала незабываемо-радостная картина: от меня, как тараканы, ползли в разные стороны мои друзья! И я устремился за ними. Лёд немного прогнулся у краёв полыньи вниз, вода залила его, и я не столько заполз, сколько заплыл на его спасительную твердь. Когда приближался к дому, всё сверкало и звенело на мне. Наверное, я был похож на рыцаря в латах. Бабушка с трудом освободила меня от ледяных оков и, дав стакан горячего молока с мёдом, уложила на свою печную лежанку. Обласканный теплом, я заснул.
- Водолазом будешь, - пошутил отец, узнав о случившемся.
Но ему было не до шуток, когда я чуть не застрелил своего друга Тольку. Мы вдоволь наигрались и "чиж-палку" и "колесо" (кто дольше не уронит жестяной обруч, заставляй его катиться ударами деревянного черешка), в "разведчиков": честно считая до ста, все разбегались в разные стороны и прятались, после чего каждый старался первым обнаружить другого. «Путя, ты в лопухах! Пиф-паф! Ты убит!» - кричал Толька, празднуя победу. Но бывал и «на моей улице праздник»...
Лопухи служили не только местом для укрытия при игре в "разведчиков", во и оболочкой для "бомб": в широкие листья, свёрнутые конусом, мы упаковывали, как в кульки, несколько горстей дорожной пыли - её мною было на нашей улице и обеими руками старались как можно выше подбросить их в воздух. Когда кулёк шлёпался о землю, оболочка разрывалась и пыль клубом разлеталась во все стороны, как пороховой дым во время взрыва. "Бабах!" - кричали мы в этот момент.
Ещё интересней было стрелять из игрушечной пушки, которую купил мне отец. Постреляв из неё, мы шли палить из настоящего ружья. Оно висело на стене в Толькиной квартире, располагавшейся на втором этаже деревянного дома, который был недалеко от нашего. Ружьё всегда было «холостым». Толька снимал его со стены, взводил курок и, прицелившись в кошку или в меня, нажимал на спусковой крючок. Вслед за Толькой то же самое делал и я. Ружьё было тяжёлое, и поначалу взводить курок было страшно. Потом страх прошёл. Щёлкалось уверенно, привычно.
Вот и на этот раз я взял друга на прицел, хотел нажать на крючок, по тут во дворе раздался громкий плач Толиной сестрёнки. Толя - к ней. Я вешаю ружье на степу и, чтобы не оставлять его на взводе, нажимаю спуск. ТАРАРАХ!!! - и всю комнату заполняет сплошная молочного цвета известковая пыль от побелки и штукатурки. Я в этой пыли интуитивно нахожу направление к двери и лестнице и, не помня себя от ужаса, бегу домой. Открываю калитку в огород и прячусь за грядками, потом - в кусты сирени.
Через какое-то время в дверях калитки появился отец с ремнём... не на гимнастёрке, а в руке. Он не видел меня, но позвал: «Где ты? Выходи!» Я покорно вышел. Должно быть, по моему виду поняв, насколько глубоко я потрясён случившимся: не потрясён, а раздавлен, убит, - отец ни слова не сказал и ремень в дело не пустил. До сих пор я благодарен ему за это. Молчание - иногда самый мудрый судья и воспитатель.
Ничего не сказала мне и мама ещё раньше, когда я не сумел скрыть от неё две свежие рваные раны на кисти руки. Пришлось признаться ей в жутчайшем преступлении.
Я с двумя товарищами, братьями Товкой и Вовкой, решил проверить, пробьёт пуля отцовского нагана нашу печку насквозь или нет. Видя, как отец чистит наган и заряжает его патронами из коробки, хранившейся в верхнем ящике бельевого шкафа, я подумал: патронов много, их почти не убудет, если я возьму себе один. И когда никого дома не было, я стал обладателем металлического, величиной с мизинец, цилиндра, из которого смотрела тупая пуля. Не показать такое приобретение друзьям было сверх моих сил. Показал. А что дальше? С решением этого вопроса медлить было нельзя, и у нас родилась гениальная идея. Мы поставили к печке стул, положили патрон на дальний от неё край, выдвинув немножко за кромку сиденья, чтобы под капсюль патрона можно было поднести огонь спички. Я поднёс зажжённую спичку к капсюлю - но выстрела не последовало. Зажёг вторую... Сколько сжёг, не считал. Подумал: патрон негодный. Вдруг - вспышка и одновременно хлопок! Патрон, разорвавшись, продырявил своими раскорёженными краями мякоть моей ладони между большим и указательным пальцами и упал на пол. Сначала я даже не почувствовал боли. Рана была не очень большая и не кровоточила, у неё были синие края. И от неё пахло пороховым дымом. Удивительно, что, пережив мгновенный шок и убедившись, что никто не убит, мы устремились рассматривать не мою рану, а развороченный патрон и пулю, которая, оставив на стенке печки совсем небольшую вмятинку, спокойно лежала на полу. Озадаченные неожиданными результатами эксперимента, мы стали думать о том, как оставить всё в тайне. О случившемся узнала от меня только моя мама, которую заинтересовала неумело сделанная верными друзьями повязка на моей руке.

Товка и Вовка
Товка и Вовка Созиновы родителям ничего о наших боевых испытаниях не рассказали, тем более что их отец был начальником милиции, а значит, и моего отца. В комнате у них было светло, чисто и стояло много книг на этажерке. Одну из них - о Чуке и Геке - мама Товки и Вовки читала нам вслух. А потом мы крутили диск с нарисованными по краям красноармейцами. Диск можно было крутить рукояткой и смотреть на него в небольшую прорезь загородки, тогда вместо многих солдат был виден один, но не застывший на месте, а шагающий!
Ещё у Созиновых привлекал калейдоскоп. Меня трудно было оторвать от него - хотелось смотреть и смотреть на удивительные цветные узоры, которые обновлялись при каждом повороте волшебного цилиндра.
Созиновы дали попробовать виноград, привезённый из Крыма, где начальник милиции отдыхал на курорте во время отпуска. Товка и Вовка показывали фотографии с морем и пальмами, с мужчинами в белых брюках и женщинами и белых шляпах. Люди в белом толпились возле белых дворцов. Это многолюдство не походило на то, которое и видел но время субботника, когда всё село вышло с топорами, пилами и лопатами на работу по устройству заречного парка, или на многолюдство во время мервомайских и ноябрьских демонстраций или во время выборов в Верховный Совет СССР: тут никого и белых штанах и белых шляпах не было. Но зато было много красных флагов в блестел инструментами духовой оркестр, которым руководил Мокрецов, игравший на трубе.

За таким - в огонь и в воду
Я записался в руководимый Мокрецовым детский кружок духовых инструментов. Занятия проходили в мрачноватом фойе Дома культуры. Мне хотелось играть на трубе или барабане, а дали никем не занятый альт. Скоро выдувать однообразные гаммы мне надоело. Я перестал ходить к низенькому, пожилому Мокрецову и переметнулся в школьный кружок ИЗО, узнав, что им руководит ссыльный прибалт Олег (отчество не помню), который при появлении в Богородском сразу же обратил на себя внимание ребятни тем, как плавал и как скользил на лыжах. Мы плавали по-собачьи или сажёнками, а он - стремительным кролем. Мы тогда не знали этого слова. Не знали и слова «перекидной». Так называется стиль, который позволяет лыжнику развивать большую скорость на равнинных участках и который мы тотчас же собезьянничали у молодого учителя рисования.
Он был ослепительно красив, особенно в профиль. Идеально сложен - даже лучше, чем мой отец! На уроках рисования и занятиях кружка он почти ничего не говорил - он показывал, что и как надо делать, как держать карандаш и кисть, как смачивать водой бумагу, наносить на неё краски. Одно округлое движение руки с карандашом - и на его листе бумаги, прикрепленной к планшету, возникал контур яблока. Все повторили за учителем. Он осторожным, мягким прикосновением кисти заполнял жёлтым цветом половину контура яблока, прополаскивал кисть, набирал на неё красную краску и наносил её рядом с жёлтой. На границе два цвета соприкасались, сливались и мягко, красиво переходили один в другой. Яблоко получалось как живое!

Из начальной - в среднюю. Гутен таг!
Мне повезло на учителей. Не мне одному, конечно, - всем богородским ребятам. Правильнее - всем ребятам нашей тогдашней Страны Советов. Это громко сказано, но это так. Пятый класс я начинал уже в новом, только что построенном двухэтажном здании Богородской средней школы. В светлый, просторный класс только что построенного здания, где ещё пахло свежей краской, я вошёл с волнующим ожиданием чего-то необычного: знал, что каждый предмет будет преподавать отдельный учитель.
И вот в класс на первый урок, урок немецкого языка, вошла в белой кофточке и чёрной юбке чуть ниже колен совсем молоденькая учительница. «Гутен таг!» - приветливо сказала она, и мы, повинуясь жесту её рук, встали, поняв, что она поздоровалась с нами. После этого она, так же жестом, приказала нам сесть. Жест сопровождался словами: «Зетцен зн ойхь!» Было совершенно ясно, что «зетцен» — это "садитесь!"... Учительница показала на себя и произнесла «Майне наме...» Дальше мы услышали её имя и отчество. «Майне» было похоже на "моё", "наме" - на «имя», и мы догадались, что она сказала: «Моё имя - ...» К сожалению, я не запомнил ни имени, ни отчества, ни фамилии этой замечательной учительницы. Она не сказала в течение урока ни одного слова по-русски, но мы поняли, что немецкое «бух» - книга, познакомились с немецким алфавитом и даже научились читать: «Анна унд Марта баден». Эта же учительница пришла на урок пения, принеся с собой патефон, завела его и по¬знакомила с песней «Любимый город». У «немки» был очень приятный серебристый голос, и в конце урюка мы вместе с ней уверенно и с удовольствием пели: «Любимый город может спать спокойно, и видеть сны, и зеленеть среди весны».
Чуть старше была учительница русского языка и чтения. Её фамилию я запомнил: Урванцева. Эта черноволосая учительница тоже была очень красива. Она награждала хорошие ответы такой доброй улыбкой, что мы лезли из кожи, чтобы её заслужить. Естествознание мы полюбили за экскурсии в природу и за «картинки», приносимые на уроки: большие красочные изображении цветов, листьев деревьев. Учительница была для нас не биологичка, а биологиня - высокая, величественная, в зелёном платье и со светло-золотистыми волосами. Сочетанием этих цветов она напоминала растение лютик, рассказывая о строении цветка которого, строгим взглядом обрывала хихикание девочек при показе тычинок и пестиков. Очень разными были мои новые наставники: хорошие учителя не походят друг на друга.
Сразу "уважать себя заставил" жёсткой требовательностью учитель географии, низкорослый конопатый крепыш, он же - проворный нападающий в сборной села по футболу.

Футбол
Я любил футбол. Восхищался лучшим нападающим богородской сборной - красивым грузином, когда тот обводил игроков сборной соседнего села Уни. Переживал за своего отца: он был самым быстрым на поле, но... голы забивали другие. У меня меткие удары тоже не получались. Однако даже старшие по возрасту пускали меня в свои команды, потому что я приносил с собой отличный футбольный мяч, который купил мне отец. Такого мяча ни у кого больше не было.
Однажды отец взял меня с собой, когда богородские футболисты ездили на матч в Суну. Дорога была долгой. Ехали в открытом кузове грузовика. Трясло основательно. Сыграли вничью. Очень переживал за отца. Его, устремившегося на предельной скорости к чужим воротам, принял на корпус плотный защитник - перебросил через себя. Я был возмущён судьей, который никак не наказал костолома, и восхищён дорогим мне человеком: он после головокружительного кувырка приземлился на обе ноги и продолжал играть, как будто ничего не произошло.
В деталях помню свою первую футбольную удачу. Взъёмом голой ступни я плотно "зацепил" отскочивший передо мной мяч, и тот перелетел защитников и нерасчётливо выбежавшего из ворот вратаря-«дырку». ГО-О-ОЛ! Правильно говорят: всё, что в первый раз, не забывается.

/По материалам книги "В.С.Путинцев "Жить - творить. Страницы памяти" - Киров, Кировская областная типография, 2018"./

---

Фото1.Виктор Путинцев
Фото2-3.В.С.Путинцев на встрече в Богородской центральной районной библиотеке им.Павленкова